Слава Птрк – уличный художник родом из Екатеринбурга, его работы чаще всего – горькая насмешка над происходящим в стране: надпись «Страна возможностей», выложенная костылями на торце заброшенной больницы, «По***, пляшем», образованная 50 вальсирующими парами в день выборов президента РФ. Слава рассказал MOONCAKE Media о состоянии уличного искусства в России и в мире, о своем кризисе и ощущениях от переезда в Москву.
— В одном из своих интервью Антон Белов, директор музея «Гараж» посетовал, что не знает, зачем художники уезжают в Москву. Цитата: «Слава ПТРК переехал в столицу, и я до сих пор не понимаю, зачем, — в Москве помимо него сто уличных художников. Если художника не угнетает государство, эффективнее всего работать на месте, а продавать и выставляться за рубежом. Для кого-то важно общение в нужной среде, но в век интернета и дешевых авиабилетов можно быть успешным даже сидя в деревне». А ты как думаешь, зачем художникам переезжать в Москву?
— Круто сидеть в Москве, ездить на Тесле и говорить: «Почему вы все уезжаете из своих «Мухосрансков» в Москву? Надо развивать ваши местные движухи!», не затрагивая проблемы, почему все уезжают. Я не совсем его поддерживаю. Правильно, что Россия сильна своими регионами, надо работать на местах, но он рассуждает, как типичный москвич: «Я-то в Москве, у меня все здорово, а вы там делайте у себя что-нибудь, у вас же тоже все неплохо. Зачем вы к нам приезжаете? Мы будем иногда, раз в год, читать у вас лекцию, как у нас в Москве все хорошо».
Просто он не жил там, где жил я. Я не то, что все круги ада прошел, но приехал из совсем маленького городка, не из Екатеринбурга. Я знаю: если хочу развиваться в сфере современного искусства, то мне нужны перспективы и развитие. И не только мне – тысячам людей. Не потому что они хотят свалить из своего Челябинска, Кургана или Иркутска, а потому что едут за лучшей долей и рассуждают: «Жизнь одна, нужно чтобы ты, твои дети, жена жили в комфорте». Ну и плюс… Плохо у нас. Глубинка – печаль и грусть. Екатеринбург – еще ничего. Города-миллионники – тоже. А вот глубинка – грусть. В Москве и Петербурге банально комфортнее и интереснее. Хочется лучшей жизни, вот и все.
Это комплексная проблема. В Европе этого нет – переездов, как у нас, в столицу. В Париж все французы не едут, и в Рим все итальянцы тоже. Они нормально себя чувствуют в своем Неаполе, Флоренции, Милане и даже на Сицилии.
— Но за развитием все равно куда-то едут? В более крупные города?
— За границей проще построено перемещение между городами и даже странами, у нас все равно это более стрессово. Мой папа, например, очень плохо относится к тому, чтобы я переехал из страны. Считает это предательством. Я же считаю, что это просто поиск комфортной жизни, и пытался ему объяснить: «Ты хочешь, чтобы твои внуки жили тут? Или там, где им будет хорошо, спокойно и безопасно?»
— Поговорим о твоем переезде в Москву. Уличному художнику нужно знать контекст города, чтобы создать полноценное произведение. Когда живешь в одном городе, знаешь все его трещинки, а потом переезжаешь в другой, заново учишься искать этот контекст, или вся Россия одинаковая?
— Не вся Россия одинакова. Есть такие города, которые очень быстро узнаешь. Нижний Новгород, например, я очень быстро понял. Он хоть и раздолбанный весь, но душевный, уютный, там было бы прикольно пожить. Был там два раза, и в первый же раз сделал работу, про которую местные написали, что она идеально вписывается в контекст и историю города. Но с Москвой у меня сложно – она меня пугает, она слишком большая. Это именно тот случай, когда приходится все придумывать с нуля, потому что старые приемы не работают. Условно говоря, я не могу пойти с проектором на улицу ночью и что-то нарисовать; скорее всего, меня схватят. Плюс постоянно все закрашивают.
— Это обидно?
— Теряешь мотивацию что-то делать. Какой в этом смысл, если это уничтожат через день?
— Но разве уличный художник не выходит на улицу, заранее зная что его работу закрасят или уничтожат?
— Мы принимаем правила игры. Я тоже всегда говорю, что не стоит расстраиваться: если ты выходишь на улицу, то знаешь, чем это закончится. Но есть грань разумного, когда ты успеваешь что-то сделать и получить отклик. А когда даже сделать ничего не успеваешь, я расстраиваюсь. Не сильно, но расстраиваюсь. Мне бы хотелось, чтобы что-то существовало в реальном мире. Думаю, это сущность человека, а не только доцифрового поколения – цепляться за реальный мир. Видно, что многим даже молодым художникам надоедает делать картинки в фотошопе и хочется поработать руками, почувствовать отклик.
— Что с Москвой?
— Пытаюсь понять характер, пытаюсь почувствовать город, и все как-то у меня не получается. Я уже понял, что он не мой. Первый год пытался понять, а к концу второго года уже точно осознал, что не мой. Я поживу какое-то время и уеду, не хочу оставаться здесь на всю жизнь. Бесчеловечный, он всех и ничей. Из-за того, что он – магнит, который привлекает к себе людей со всей страны и со всех близлежащих стран, он становится свалкой людей, машин, домов, всего. Свалка мечт. Проблема централизации, которую за раз так и не решить, только если запретом. В нашем стиле, так что вполне осуществимо (смеется).
— В коммерческом плане там успешнее? Ты себя почувствовал более востребованным?
— Да, у меня контракт с галереей, я выставляюсь, работы периодически продаются. Участвую в коммерческих проектах – выставках. Я за этим и приехал – не потому, что мне сильно нравилась Москва, потому что понимал, что это нужно для моего карьерного роста.
— По мнению некоторых художников, стрит-арт развивается только в периферийных странах, как Россия или Бразилия. А в Европе и Америке он коммерционализирован.
— Это очень критичный взгляд. Такое впечатление создается, потому что у нас стрит-арт на более ранней стадии. Не думаю, что на Западе он полностью коммерционализирован – это зрелость, другой этап. Но многие художники – романтики-идеалисты. Они считают, что все коммерционализировалось, ушло в галереи, продалось фестивалям. Конец стрит-арту. Нет, это просто новый виток, и это не означает, что некуда расти. Есть еще куда – субкультура движется. И мне кажется, в России пик уже прошел. Очень мало появляется новых хороших художников. Интересных, которые за последние два года появились, можно по пальцам одной руки пересчитать. На всю Россию!
— Как ты думаешь, с чем это связано?
— Не поддерживает никто уличное искусство. Ребята что-то делают, их ловят, выписывают штрафы. Они осознают, что на этом не заработать, и карьеру непонятно как в этой индустрии строить; позанимаются пару лет как хобби и бросают. Нет четкого карьерного пути, как на Западе, когда примерно представляешь, как все будет развиваться: сначала работаешь, потом знакомишься с другими художниками, вписываешься в один фестиваль, потом в другой, следом знакомишься с галеристами, делаешь выставку, продаешь работы, начинаешь жить на свои работы, получаешь заказы, ездишь по фестивалям, все – карьера пошла. У нас все огородами, непонятно как происходит. Страна молодая, галерейные и фестивальные традиции начали появляться только в 90-х. Естественно, что за это время ничего не успело толком развиться. Не секрет, что даже успешные современные российские художники, которые получают премии «Кандинского», «Инновацию» и ездят на биеннале, бывает, дошираки едят и не знают, где бы денег подзаработать. Стыдно, просто стыдно. Фонды есть, но их недостаточно. Мало коллекционеров, которые готовы покупать работы за хорошие деньги. Рынок не развит, нет культуры, чтобы покупать, нет культуры, чтобы давать гранты или поддерживать меценатами. Я не знаю ни одной российской галереи, которая выделяла бы стипендии своим художникам.
— Со стороны путь кажется нелегким.
— А где он легкий? Актерам что ли легко, которые по 100 кастингов в месяц проходят и сплошные отказы получают? А уж писателям каково? Представить не могу, аж мурашки по коже. Мы-то хоть что-нибудь можем зарабатывать, сделать проект один коммерческий на 300-500 тысяч и жить на эти деньги полгода, заниматься своими проектами.
— Что же делать молодым художникам?
— Бороться дальше за свою индустрию, за свое искусство. Вопрос этих 2-3 лет, когда ты в входишь в курс дела, как раз проверяет тебя на стойкость: готов ли ты к тому, что будешь рисовать по ночам, а днем работать. Готов ли ты к тому, что ты будешь никому не интересен, что за свое искусство будешь только получать по башке. Потому что тебя не будет понимать никто. Из близких в том числе.
— Зато потом, возможно, придет признание. Кстати, как ты попал в свою галерею?
— Меня все спрашивают, как я туда попал. Никакого блата, никаких знакомств, просто прислал свое портфолио всем галереям на Винзаводе. Две ответили, с одной получилось.
— У вас в среде не порицают тех, кто ушел в галереи?
— Есть тусовка граффити художников, а есть уличных – это две разные тусовки. И мы друг друга вообще не понимаем. Мы все почти вышли из граффити, но мы-то уже вышли оттуда – суть в этом. Почти все поставили на этом крест. Они нас не понимают, говорят, что мы продались. Хотя мы просто строим карьеру: сотрудничаем с брендами, с разными фирмами, участвуем в фестивалях, выставках, подаемся на гранты, премии, ездим в резиденции. Мы к этому профессионально относимся, не как к хобби, вот в чем дело. А граффити я рассматриваю как хобби, граффити в моем мире – ступень, чтобы стать уличным художником. Это не интересно ни с точки зрения концепции, ни с точки зрения формы. Ни с какой точки зрения не интересно. Акт взаимодействия баллончика, стены и тебя с этим всем, для меня это не искусство.
— Стрит-арт тоже для некоторых ступенька?
— Для многих да, московские художники показывают, что может быть дальше. Теперь это называется уличная волна, галереи, выставки, коммерческие бренды, заказы. И все, никакой улицы, улица – только в рамках фестиваля, максимум.
— А ты как думаешь?
— Для них это ступенька, а для меня базис. Улицу я не бросаю – мне там свободнее, я терпеть не могу спрашивать разрешение. Нравится масштаб, контекстность работ, нравится работать с городом. Это сложности, это физичность, когда ты должен пройти акт борьбы, чтобы что-то сделать.
— Перед открытием выставки «Одиночество» ты сказал , что тебе было интересно посмотреть, как ведет себя стрит-арт в галерее, правильно ли это. Как впечатления?
— Не могу сказать, что это вопрос из разряда «надо/не надо» – как многие говорят «уличное искусство должно быть на улице, а не в галерее». У меня есть стиль – эклектичный, разрозненный, но все равно стиль и образ мышления. И есть комфортный формат работы – уличный чаще всего. Когда я только пришел в свою галерею, они сказали мне о том, какие классные у меня уличные работы, и какие пустые галерейные. Переосмыслить галерейное пространство – это проблема: на улице ты можешь быть крутым, а галерее никем. Я часто работаю с контекстом, не только с информационным, но и с материальным, который имею на улице. А в галерее по факту я не имею ничего. Задумки есть, но они могут быть очень классными, свежими и крутыми на улице, а когда ты их приносишь в галерею, то понимаешь, что концептуалисты сделали это 50 лет назад. А дадаисты 70 лет назад. А ты думал, это так свежо. С улицей эффект новизны длится дольше, и легче достижим. Еще есть простор для роста, но, думаю, лет за 40 мы ее можем исчерпать полностью.
— Ты решил идти по двум путям параллельно, но Москва тебя душит в плане улицы, а с галереями ты еще в процессе осмысления. Это кризис?
— Был, да. В прошлом году. Сейчас уже меньше. У какого художника не спроси, у всех всегда творческий кризис. Я пробую разные варианты и начинаю понимать, какие объекты делать. Понял, что мне ближе не рисунки, живопись, а объект, инсталляция, скульптура. С этим и экспериментирую. А там посмотрим. Не хочу останавливаться, я не из тех художников, которые выработали свой стиль, отработали его, отточили и штампуют в нем – на улице, в галерее, на холстах, на стенах. Я мучился, мучился и уже забил на тот вопрос, что у меня нет своего визуального стиля, но зато есть свой стиль мышления.
— Как ты работаешь? Заранее копишь идеи или по вдохновению?
— Надо сесть, поработать – чаще всего так. В Норвегию (на фестиваль уличного искусства Nuart, проводимый в городе Ставангер – прим. ред.) я ехал с готовыми работами, и ничего не знал про Ставангер – не было времени. Хорошо, что работы даже вписались – девочку с маками постоянно фотографируют, судя по Instagram. Эти фестивали часто критикуют – и по делу, кстати – за то, что они работают как конвейер, нет времени приехать заранее, узнать контекст.
— А зачем они тогда делаются?
— Потому что всех это устраивает; в частности, художника устраивает ездить по миру, зарабатывать репутацию, гонорары и собирать себе портфолио из больших фасадов. Это главный недостаток состояния уличного искусства в мире, потому что принятый формат фестивалей – мурализм. Большинство стран, большинство организаций на нем зациклились. Художники приезжают, и у них есть неделя на рисование фасада. Они не узнают ни людей, ни местность, ни город, они на вышке целый день торчат. Сделали фасад, поехали в другой город. Без разницы – Минск, Рио-да-Жанейро, Сидней или Алма-Ата. Они везде будут рисовать одно и то же, в своем стиле. Но это не так плохо.
— А что в этом хорошего?
— В городах остаются яркие произведения искусства, людям приятнее там жить. Профессиональные художники, даже если не знают местность, все равно сделают хорошо. Может, не вписано в контекст, но это же не единственный фактор творческой удачи.
Текст Деонизия Балде / Фотографии из личного архива героя
