Театр – это искусство отображения жизни, как говорил Станиславский. Научный сотрудник Музея театрального и музыкального искусства, преподаватель СПбГУКиТ, театровед Кристина Малая рассказала нам о том, что театр отражает в современном мире, какие формы использует и на какие постановки стоит сходить.
— Как ты попала в профессию, в театроведение?
— Еще в школе мне нравился предмет мировая художественная культура. Мне было интересно узнавать что-то про искусство, изучать его и писать об этом. Мои навыки и способности к анализу, синтезу наиболее раскрываются именно в театроведении. А театр самый интересный вид искусства для меня, потому что в нём есть всё: живопись, поэзия, драматургия, танец и элементы кинематографичности.
— Сразу напрашивается вопрос: почему не кино?
— Конечно, это субъективно, но мне интересен театр, потому что в нем еще есть магия живой встречи. Кино сняли — и все. Спектакль всегда разный. Он не зафиксирован во времени. Он живет ровно столько, сколько длится. Каждый раз рождается и умирает. Кино же имеет момент фиксации: по ту сторону экрана всегда все одинаково. А в театре зритель влияет на происходящее на сцене. В зависимости от того, какой зал, по-разному идет спектакль.
— В чем важность театроведения, на твой взгляд?
— Тенденции нашего времени указывают на то, что общество ищет во всем пользу, утилитарность. Однако для меня эта утилитарность не важна. Я не могу отвечать за весь мир о важности театроведения, но занимаясь тем, что мне интересно, я становлюсь полезна миру. Например, на лекции ко мне приходят дети, и я рассказываю им о том, как создавались декорации или ставился спектакль. Я вижу, как у них загораются глаза, как они наполняются безусловной ценностью. Это та ценность, которую дает искусство. Также можно говорить и о ценности самого искусства. Вот висит картина. Как она решает проблемы голодающих детей? Как она помогает беженцем? Никак. Искусство не утилитарно. Оно за рамками этих понятий. Мне кажется, что вообще наша задача как людей – это уйти от этой парадигмы и искать везде пользу. Искусство – это про потребность в прекрасном, в смыслах.
— Знаю, что ты ушла из технического вуза и поступила в Академию на Моховой. Расскажи немного про различия в обучении, про подходы.
— Когда я училась на Моховой, у нас было в группе 20 человек, получили диплом восемь, и только двое работают сейчас в театре. Поэтому различие в том, что в маленьком вузе к тебе относятся внимательнее, здесь нет речи о массовом подходе, как в крупном университете, где на семинар могут прийти сразу 100 или больше студентов. Маленькие вузы проще вводят новые дисциплины, вводят новых преподавателей. Мне кажется, это гораздо ближе к индивидуальному обучению, отчего оно качественнее.
На первом курсе у нас были сразу дисциплины по специальности, например, семинары по анализу драмы, по театральной критике, лекционные курсы по истории зарубежного театра, русского театра, зарубежной драматургии, русской драматургии, спецкурсы по истории театра кукол, балета, оперы, разным периодам искусства.
— Ты сейчас сама преподаешь. Как называется дисциплна? Нравится ли тебе выступать в этой роли? Хотела бы ты что-то изменить в подходе к образованию, внести что-то?
— Мне нравится преподавать. Преподаю историю русского театра для студентов-режиссеров. Когда ты учишь, ты сам очень многому учишься. Я бы ничего не хотела менять. Напротив, скорее я всегда беру за образец то, что было у меня во время моего обучения. Потому что это было очень хорошо, качественно и интересно продумано. Мое обучение в Академии дало глубокие знания, основу.
Я вообще не люблю все эти экзамены по билетам и не требую от своих студентов знания каких-то фактов. Если это будет нужно потом в их жизни, они обратятся к этому вновь и узнают эти детали. Все равно они по прошествии времени не вспомнят какие-то мелочи. Мне важно, чтобы они понимали фундаментальные вещи, умели самостоятельно размышлять и находить ответы, просто опираясь на то, что у них есть. Конечно, невозможно изучать дисциплину без знания ключевых имен, событий. Но как часто бывают в больших вузах, ты выходишь за дверь после экзамена и не помнишь ничего, чему посвятил целый семестр или год. Это неправильно. Лучше пусть они будут знать основные вещи, и на этот каркас потом что-то построят, если им это понадобится в дальнейшей работе.
— Почему, как ты думаешь, так мало людей остались в профессии? Всего два человека из вашего потока работают по специальности.
— Так везде, театроведение не исключение. В принципе, большинство людей, учась на одной специальности, работают затем в других сферах. Это проблема образования, проблема профориентации. Когда ребенок после школы приходит в институт, он сам не понимает, что ему нужно, зачем он здесь. Я ушла из ИТМО, куда меня направили родители, потому что для меня было невыносимо посвящать время тому, что мне не интресно, чем я не хочу заниматься по жизни. Но многие остаются, потом идут работать ради денег, но все равно впоследствии бросают, меняют на то, что им близко. Ты тоже ведь не работаешь по своей специальности. Так что это не касается только театроведения.
— Какие перспективы у получивших образование театроведедов? Куда они идут работать?
— Это достаточно универсальное образование. Можно работать в театре, в СМИ, писать о культуре и театре, в продюссерских компаниях, заниматься продвижением, организацией съемочного процесса. Все зависит от стремлений.
— Какие у тебя стремления?
— Мне нравится то, чем я занимаюсь. Поэтому я планирую оставаться на тех же позициях и идти в глубь. Я часто участвую в научных конференциях, делаю доклады, пишу статьи для различных профессиональных изданий, постоянно изучаю новые темы и планирую писать диссертацию. И развивать проект “НеТворческих вечеров”.
— Расскажи о проекте. Он существует два года?
— Уже три. Изначально он появился в 20-е годы прошлого века, когда был основан музей, тогда проходили встречи с актерами, режиссерами. Три года назад мы решили его перезапустить, потому что он был ветхий, не актуальый, на мой взгляд. Стали приглашать молодых артистов, режиссеров, художников, писателей. На этих вечерах мы стараемся охватить разные аспекты жизни артистов, поговорить с ними не только о творчестве, отсюда и название – “НеТворческие вечера”.
— Что ты думаешь по поводу театра иммерсивного, который сейас у всех на слуху?
— Нет ничего нового. Присутствие зрителя в игровом пространстве подается как новаторство, но если вспомнить средневековый театр: там тоже не было сцены, декорации просто были разбросаны в разных местах. Зрители сами ходили, выбирая, во-первых, свой сюжет, а во-вторых, могли сильно повлиять на его развитие. То есть буквально подойти к артисту, побить плохого персонажа. Так что все это уже было.
— Как адаптируется театр на изменения мира?
— Конечно, есть модные эффекты, технологии, которые используют режиссеры, но это все не касается игры и не влияет на театр существенно. Это не приведет к каким-то глобальным изменениям. Я знаю спектакли, на которых всегда аншлаги, и ходят именно молодые люди. Билеты всегда раскуплены. Например “Пьяные” в БДТ, это культовая постановка. Это традиционный спектакль с точки зрения языка. Поэтому я не думаю, что театру как-то вообще стоит сильно адаптироваться.
— Какие постановки ты можешь еще порекомендовать? За чем ты следишь сама?
— Это, конечно, БДТ. Там сейчас удивительное время: есть как пожилые легендарные актеры, Алиса Фрейндлих, Олег Басилашвили, так и очень сильная молодая труппа. И творческий руководитель — Андрей Могучий, замечательный режиссер. Поэтому всегда интересно приходить, смотреть за тем, что они делают. Это живой и настоящий театр. Также я бы рекомендовала следить за тем, что делает Максим Диденко. Это достаточно молодой режиссер, который начинал в Петербурге, теперь работает по всему миру. У него очень актуальный театр, которые созвучен проблемам молодых людей, но в то же время он сделан хорошо с точки зрения традиций. Это всегда приятно.
— Что сейчас является твоим объектом изучения?
— Я изучаю частные коллекции начала 20 века, из которых отчасти и сложилась экспозиция нашего музея.
— Твой взор по большому счету направлен назад. Каким образом театроведение, искусствознание касается проблем современности? Или это больше изучение прошлого?
— Конечно, это изучение прошлого, но мы это изучаем без отрыва от настоящего. Все циклично. Зная историю, например, пойдя на то же иммерсивное шоу, мы будем лучше понимать контекст. Это важно для осмысления. История может быть источником вдохновения.
— Как проходит твоя жизнь вне профессиональной деятельности? Влияет ли твоя работа на твою личную жизнь?
— Проходит как у всех нормальных людей. Но я принципиально не делю ее на рабочую и личную. В свободное время я читаю с удовольствием книжки по истории искусства. Даже если мне это не нужно по работе, мне всё равно интересно. В выходные дни хожу в музеи, в театры, на выставки. Еще я занимаюсь спортом, и, например, в спортзале, в коридоре, висят картины. Плохие картины. Я хожу туда и думаю, зачем они повесили такие картины?
— Мешают ли знания тебе по жизни?
— Как правило, нет. Но бывают вещи, которые меня сильно возмущают. Недавно я была в театре, в БКЗ, на спектакле с очень известным актером. Весь огромный зал был заполнен людьми, дорогие билеты все раскуплены. Но сам спектакль был очень плохой, пошлый. А людям он понравился, они смеялись. И меня возмущают не зрители — они могут быть не театральные люди, не совсем понимают, что происходит. Но режиссер, актеры! Они же этому учились! Они прекрасно понимают, что делают. Мне кажется, что театр — это такая область, где ты вступаешь в диалог с душой человека, с его мышлением, с его картиной мира, а предлагаешь ему что-то тухлое, ненастоящее. Мне кажется, это нехорошо. Если ты актер или режиссер, у тебя есть ответственность, что ты даешь другим.
— Но если люди берут, может, им это надо?
— Если бы им давали что-то хорошее, то они бы тоже брали. Ведь люди пришли на определенного актера, у него есть такие колоссальные ресурсы влияния, чтобы вложить в людей что-то важное, ценное. Они пойдут домой и будут дальше нести это разумное, доброе, вечное. А ты вместо этого предлагаешь совершенно глупые, поверхностыне, похабные вещи. И меня возмущает, каким образом некоторые распоряжаются своей властью.
— Давай еще немного про современность. Пускаете ли вы в свое достаточно академическое искусство новые идеи?
— Да. Вообще-то мы всеми руками за, если это не связано с какими-то антиэстетическими вещами и порчей имущества, потому что, нам кажется, это уже не про искусство, а про деструктивное поведение. Мы приветсвуем экспериментальные идеи даже больше, чем зрители, потому что мы, театроведы, понимаем, что это не какое-то безумие, а какая-то форма языкы. Нам наоборот интересно познакомить зрителей с новыми нетрадиционными формами, которые развивались в Европе, к примеру, пока были запрещены у нас в Советское время.
— Как ты относишься к тому, что сейчас выбирают необычные площадки, заброшенные пространства и осваивают их?
— Хорошо отношусь, если это сделано качественно. Если это рождает дополнительный смысл, играющий на руку, это здорово и может быть интересно зрителю. Если это заброшенность ради заброшенности, то, мне кажется, это скучно. Бывают очень удачные примеры. Я дважды ходила на спектакль, который играл театр “ТРУ” в “Максидоме”. У постановки была интересная структура, тогда как “Максидом” работал в обычном режиме — люди покупали какие-то вещи, выбирали обои, унитазы. Зрителей собирали в определенном месте, у одной из касс. За каждый приходил администратор, вел в рандомную точку, сам решал какого дать актера–проводника. Зрители надевали наушники и слушали кентерберийские рассказы, так что частично это был радиоспектакль, отчасти слушали рассказы проводника. 15 человек ходили по разным маршрутам, а в конце нас собирали в одной темной комнате, где происходил финал. Это было очень интересно. Я дважды ходила на этот спектакль, так что у меня было два разных проводника и разных спектакля. Супермаркет “Максидом” рождал дополнительный смысл — идею обустройства дома, создания своего уютного гнездышка, и в то же время эти идеи развенчивались, так как постановка была о поиске себя, своего ментального дома. Так что я за то, чтобы выходить на новые площадки, если они расширяют идею режиссера.
Текст Дина Шакенова / Фото Саша Кравец